|
В последнем (прощальном) номере журнала «Урлайт» были опубликованы отрывки из книги о подпольной жизни второй половины 70-х годов «Левые дела»: про хиппи, коммунаров и про группу МУХОМОР.
Большинство героев этого авантюрного повествования связаны с Самотёкой. В частности, основатель МУХОМОРОВ Константин Звездочётов (фамилия настоящая, революционные псевдонимы: «товарищ Миронов», «Максимиллиан Равашоль» и др.) жил на Селезнёвской улице возле бани и учился в школе № 182 вместе с Лёликом, Ильичем, Хиповым, Феликсом и др. видными деятелями.
С тех пор, как приказал долго жить журнал «Урлайт», много воды утекло в подземных трубах, и даже вышла в свет история группы МУХОМОР http://www.conceptualism-moscow.org/files/Muchomor-small.pdf, где о происхождении группы написано что-то странное, как будто люди застеснялись собственного прошлого.
В связи с чем мы воспроизводим пожелтевшие страницы журнала «Урлайт» (№ 8 (27) 1991) и публикуем (впервые) еще одну главу из книги «Левые дела» в качестве, как говорят кинематографисты, prequelа. 1977 год.
Глава 22.
Кто вынудил меня на жесткое пари,
Нечистоплотны в споре и расчетах.
Азарт меня пьянит, но, как ни говори,
Я торможу на скользких поворотах.
В. Высоцкий
В коммунистическом Форпосте многое переменилось. Предлог был такой. Один чувак, как бы бывший воспитанник, пришел в подвал чинить электричество. Но вместо этого нае..нился и стал борзеть. За что Дик терпел – терпел, да и выставил его на свежий воздух, а по дороге, говорят, разик стукнул по фэйсу. И командир Форпоста, недолго думая, накатал на своего комиссара телегу: «Избивает, мол, детей». Хотя «ребёнок» был из того же садика, что и мы с Феликсом.
Райком. МГПИ (1). Короче, Дика из подвала попёрли. Оставался второй подвал, по соседству, где дикова супруга работала в ЖЭКе (2) педагогом – организатором. В этом подвале как раз прорвало канализацию, и не очень шикарная обстановка плавала в говне.
Здесь, как я понимаю, перед комиссаром-изгнанником встала дилемма: либо забить пенис на дело своей жизни, либо всё-таки связаться с Антаресом и попробовать и попробовать вместе воссоздать по-новой всё утраченное.
Естественно, он выбрал второе.
Удалив из Форпоста ароматное содержимое (по крайней мере, ВНЕШНЕ), починив клозет и даже навесив дверь (в надежде, что скоро за ней будет, чего хранить), мы украсили парадное самодельной вывеской
ФОРПОСТ КУЛЬТУРЫ ИМЕНИ МАКАРЕНКО
А Ричард угловую комнату – той самой картой СССР, которая, как чудотворная икона, переносилась с места на место. И приступили к подписанию официального договора о сотрудничестве.
Место нашим ребятам нравилось: возле самого метро «Спортивная», зеленый двор, правда – рядом нет храма Крылатого Зеленого Змия (по-индейски Кетцалькоатль), но может быть, оно и к лучшему. Во всяком случае, Костя, которого только под угрозой лёликовского кулака можно было засчтавить выпить пол-стакана бормотухи, с куда большим удовольствие посещал «Продукты» в соседнем от Форпоста доме, где за стойкой продавали соки + бутылочное пиво.
Но никому из нас не понравился составленный Ричардом договор: по-моему, такой текст мог составить А. Райкин в качестве пародии на бюрократизм.
- Ричард Валентинович, - вежливо заметил Голицын, - Мы ведь эту бумагу ребятам не сможем показывать. Они ведь, как узнают, что с них требуют номер паспорта, так и очень плохо про нас подумают. А потом еще вот этот параграф 8…
- Что ж вам здесь не нравится?
- «За успехи присваивается звание «Орлёнок», а командиру отряда звание «Искатель»…
- Это очень почётное звание – с протокольной физиономией отвечал наш новый друг, причем непонятно было, стибётся он или нет. На всякий случай, наклонившись к коллеге – медику, я шепнул ему на ухо: «Помнишь учебник психиатрии? Трижды герой мира, командир дивизии тяжелых пулемётов, с правом ношения на левой стороне груди орденов, медалей и других блестящих предметов…» Голицын улыбнулся. Но другая сторона, видимо, принимала происходящее всерьез.
- Какие могут быть споры?- удивилась Женя, жена Ричарда, - Кто не подпишет договор, просто не может стать членом Форпоста.
Делать нечего. Ради мира и дружбы подписали эту бредятину Голицын, Ржевский, ваш покорный слуга и еще примкнувший к нам Чуня, которому было по фигу, что подписывать, хоть протокол о добровольной сдачи своей кареты «Скорой помощи» со всеми медикаментами. Но больше договор никому не показывали: если бы он дошел до Звездочётова, про нас не то, что анекдоты, а частушки стали бы распевать.
Дальше – хуже. Довелось мне вместе с супружеской парой прогуляться в ближайшую школу. В комитете комсомола Дик вытаскивал из портфеля какие-то бумажки, райкомовские, райОНОвские, и требовал, чтобы ему НАПРАВИЛИ старшеклассников в Форпост. Погребённые под макулатурой, комитетчики быстро сдались.
- Ричард Валентинович, - удивился я, - А почему бы не обратиться прямо к школьникам? Уверяю Вас, мы сумели бы их распропагандировать.
Тот что-то пробурчал в ответ: я понял его так, что не стоит напрягаться лишний раз, если уже есть официальное мнение, что Форпост – это хорошо.
В подвале начали периодически появляться какие-то девицы из пединститута, тоже, надо полагать, не по своей воле, а по разнарядке. Они не возбуждали ни сексуально, ни социально. Еще приезжал чувак из пригорода, он почему-то ужасно нас стремался.
Короче говоря, ни окружение Ричарда, ни его первые шаги в качестве лидера не способствовали укреплению его авторитета. Скорее наоборот. Впечатление от майской встречи медленно, но верно таяло. Тем не менее, 20 сентября был устроен «вечер знакомств» по старому коммунарскому обычаю. Женя объявила: пусть тот, кто пришел сюда впервые (то есть мы) покажут импровизированный спектакль о том, кто они и чего добиваются. Я подумал, что получится неплохая пародия на комбриговские театральные фокусы в Калининграде: наша шпана + скучные педагогические девицы, и хотел отказаться от клоунады, но Чуня меня увлёк: «Давай, хрен ли сопли жевать, сбацаем что-нибудь!» Мы вышли в курилку на лестничной клетке и на ходу сочинили сценарий.
Гнусно ухмыляясь, ввалились в зал. Ричард сразу же спросил, не будет ли политики. Но я его успокоил: какая политика, чисто бытовые проблемы.
1 акт сыграли в жанре пантомимы, изображая безыдейную шпану (что нам неплохо удавалось), сели на пол, будто бы в парадном, и передавали друг другу пустой пузырь. Большая практика актеров гарантировала достоверность. Девочки ржали. Сдержанно, поскольку будущие педагоги. Появился Чуня и принялся хватать нас за одежду, указывая рукою куда-то в светлые дали, как Ленин с броневика. Мы сначала мотали головами, потом все как один встали, выкинули пузырь под ноги зрителям и пошли за Владимиром Ильичем Чуниным строить коммунизм.
2 акт иллюстрировал известный анекдот про Сталина и Пушкина, одновременно – наши отношения с вышестоящими инстанциями. Сталина изображал новый в нашей компании человек – Корнет, приятель Ржевского, здоровенный и не лишенный странностей. Например, утверждал, что служил в милиции и даже в офицерском звании. Феликс под настроение повышал его до майора и даже до полковника. Но вообще-то он был парень компанейский и, по-моему, неплохой.
В роли Сталина Корнет говорил басом и, естественно, с грузинским акцентом.
- Так что вам нужно, товарищ Пушкин?
- Да вот… Знаете ли…, - я мялся как Хазанов из кулинарного техникума, _ Помещения нет. Хоть бы подвальчик какой-нибудь…
Корнет снимал трубку (в Форпосте имелся даже телефон) и рычал в нее:
- Исполком? Прэ-даставть товарищу Пушкину, великому русскому поэту, отдэльную квартиру! Заранее благодарю!
Потом точно такая же история с Союзом Писателей.
- Союз Писателей? Па-чэму не печатаете товарища Пушкина, великого русского поэта? Заранее благодарю!
Наконец, когда все проблему утрясены, и я удаляюсь, рассыпавшись в благодарностях, «Сталин» в последний раз берется за аппарат:
- Товарищ Абакумов? Товарищ Пушкин выходит через Боровицкие ворота. Заранее благодарю!
Смеялась даже Женя, несмотря на мрачные телепатические взгляды мужа.
3-им актом мы воскресили в виде фарса нашу трагедию на Пресне. За столом в качестве Свирина сидел Ваш покорный слуга, а Голицын с Корнетом выкручивали руки демонстрантам так профессионально, как будто всю жизнь только этим и занимались.
- Ты что, наркоман? – спрашивал я у очередной жертвы.
- Нет.
- Гомосексуалист?
-Нет.
- Так что же ты, зараза, ходишь по улице с красным знаменем?
После этого очаровательного спектакля мы познакомились со Славой Лапшиным, ныне уже покойным, он погиб, как Писарев. А тогда работал в газете МАДИ «За автомобильные кадры» и активно функционировал в Клубе Юных Журналистов при журфаке МГУ. Этот клуб контролировали коммунары. Жизненный путь его был нестандартный, с юных лет профессиональный спортсмен, футболист, он получил тяжелую травму головы, год валялся по больницам, потом резко сменил и специальность, и окружение. Славу отличало бешеное любопытство ко всему на свете и отсутствие всякой определённой позиции (последним, впрочем, в позднем коммунарстве трудно было отличиться). Он был настолько похож на стукача, что с уверенностью можно было сказать: стучит кто угодно, только не он.
Ричард назначил его начальником «пресс – центра», состоявшего из одного начальника.
Второе мероприятие, на котором мы с Ричардом выступали сомкнутыми рядами, явился какой-то непросекаемый осенний праздник. В честь чего нашему патрону выдали ключи еще от одного подвала в том же дворе, и он открыл «заседания по секциям». Во главе каждой секции, кроме славиной «журналистики», стояли какие-то посторонние люди. Ни до, ни после я их в Форпосте не видел. Мы с Гришей зашли в «секцию идеологии», послушали какую-то чепуху, от скуки затеяли спор про кумранитов и в результате познакомились с клеевой герлой по имени, кажется, Оксана. Она происходила из 73 школы на Бегах – базовой школы Комбрига. Но по окончании 10 класса места в «элите» ей не нашлось (там уже закончился набор хорошеньких девочек), и ее сплавили в Форпост. Но, видимо, она и здесь помешала, потому что вскоре какая-то стерва произвела с ней «психологический сеанс» и выдала рекомендацию: что ей, мол, надо заниматься не общественной деятельностью, а мальчиками. Как будто одно другому мешает. Так коммунарские кайфоломщики убрали из Форпоста одно из немногих тамошних украшений.
Памятуя о том, как прародитель тов. Макаренко разводил свиней и еще чего-то строил, наш Ричард каждое мероприятие старался завершить переноской тяжестей с места на место. Основную роль в субботниках играл, естественно, Антарес.
Приходим мы как-то в Форпост, человек 7, а шеф уже поджидает с тачкой. Не авто, а натуральной тачкой, на чем зэки землю возят, только самодельная и размером с запорожец. «Поехали, мол, к Березкину в старый форпост за нашими вещами». Идея нам понравилась. А когда тамошний командир увидел, КТО приехал с его бывшим комиссаром делить имущество, он, по-моему, готов был отдать, что угодно, даже с себя снять. И его педагогические мальчики почтительно расступились перед Чуней. Что же касается Ричарда, то он, неожиданно оказавшийся перед неверными учениками в роли атамана разбойников, не мог этим не воспользоваться. По-своему. Велел нам грузить «Побольше!», то есть весь хлам, какой только можно было найти. Какие-то разбитые осциллографы, ржавые железяки.
- О ядрёна вошь! Зачем это тащить?
- Ничего, ничего, - бодро отвечал Ричард, - Для дела не жалко усилий.
И что-то еще добавлял про Анатолия Семеновича.
Однако справедливость требует признать, что он вовсе не был бессовестным эксплуататором, а сам, наравне с нами, ворочал железяки, а потом толкал по улице громыхающую колымагу, которую прохожие провожали изумленными взглядами: и чего это, на ночь глядя, утиль повезли?
В результате таких усчилий Форпост стал похож на филиал свалки, в комнатах трудно повернуться, не то что, например, танцевать. Единственная ценная вещь, доставшаяся от богатых шефов – телекамера, посредством которой из «Макаренковского центра» (угловой штаб-квартиры Ричарда) можно было наблюдать происходящее в зале. Хотя это и так можно было наблюдать, через дырку в стене, но с камерой, конечно, хиповее.
А магнитофон наши техники, Ржевский и Ко, собрали фактически сами из отдельных деталей. Наконец-то в Форпосте возник традиционный антаресовский музыкальный фон, аккурат в соответствии с популярным новогодним пожеланием:
Пусть маг ревёт, DEEP PURPLE плачут,
А по квартире бляди скачут.
Идеал осуществлялся по мере того, как местная молодежь, привлеченная музыкой и хипповым видом новых «педагогов», начинала забредать в подвал имени Макаренко.
Хотя работали мы с Ричардом (несмотря на в корне различные методы и, надо полагать, также и цели), в общем, конструктивно. Разногласия разрешались через компромисс или, в крайнем случае, беззлобные шутки. И та, и другая сторона уценили Форпост как общий и незаменимый очаг.
В такой идиллической обстановки отметили 10-летие со дня гибели вы боливийских лесах Эрнесто Че Гевары.
10 октября 1977 года на лестничной клетке был вывешен портрет героического партизана работы Звыездочётова. А Совет Комиссаров на специальном заседании заранее подготовил сценарий своего рода трагедии дель арте: нам понравилась театрализованная пропаганда. В спектакле определялось общее направление сюжета, а конкретную форму воплощения выбирали уже сами «актёры». Причем мы постарались сделать так, чтобы роли максимально соответствовали реальным особенностям характера и убеждениям исполнителей. Че Геварой единогласно выбрали Фила. Ему не пришлось даже специально одеваться: он всегда ходил во френче и в военного образца шузах с высокой шнуровкой, сразу видно – иностранный революционер. Только что без бороды. Еврокоммунист Гриша, естественно, стал Сальвадором Альенде. Звездочетов – Хольгер Майнс, террорист из Роте Арме Фракцион, умерший во франкфуртской тюрьме от голодовки. Голицыну досталась самая неблагодарная и абстрактная роль буржуазного жреца чистой науки, который должен был убеждать Че отказаться от революционной борьбы. С понтом ради прогресса, а на самом деле ради бабок и положения. В этот образ я как драматург постарался вложить всю свою ненависть к определенного сорта людям, как я их в 18 лет понимал (социальную, а также немного и личную).
В.п.с. выступал в качестве ведущего. Приехал совершенно обломанный из колледжа: занятия шли опять во вторую смену, приходилось срываться со скандалами, чувствовал себя на букву «х», но не хорошо. Захавал таблетку кофеина, снял всю теплую одежду, чтоб чувствовать себя бодрее, и остался в летнем батнике без рукавов на голое тело.
Зал оформили так. Повсюду, куда влезала кнопка, повесили маленькие портреты Че, отпечатанные нашим старым «линогравировальным» способом. Их разрешалось уносить на память.
Говорилим о том, что имело отношение не к истории далёкого континента, а к нам самим.
«Революция или домашние тапочки?» - повторил я старый звездочётовский вопрос. И стал читать другого классика, Вознесенского.
Хулиганы? Хулиганы.
Лучше сунуть пальцы в рот…
(в этом месте Корнет оглушительно свистел в два пальца. Хотя, конечно, образное высказывание Вознесенского можно было понять и еще каким- нибудь способом)
Чем закиснуть куликами
Буржуазовых болот
Потом наши актеры выходили парами под большой портрет Че, представляя тот или иной вымышленный эпизод. А фантазия была того же рода, как в известном фильме про Лумумбу: диалоги после смерти.
Гриша обращался к Филу:
- Что ж, Эрнесто, теперь мы с тобой оба умерли, есть время потолковать, выяснить, кто был прав
И продолжали фактически тот же самый спор, который уже давным – давно вели в Антаресе. Причем, вопреки нашей обычной тактике, на сей раз мозги зрителей не подвергались никакому давлению: за кем историческая правота, оставалось неясным, зато изображение революции получалось объёмным, а не как в учебнике. Ближе к финалу всех потряс Костя. Он выскочил как леопардс черно-красной повязкой на голове и с какой-то круглой штуковиной в руке, похожей то ли на погремушку, то ли на бомбу, и заорал:
- Надо убивать эту буржуазную сволочь!!!
И изо всех сил швырнул то, что держал в руке, в угол зала.
В самом конце Данченко, отложив свой неизменный фотоаппарат, очень неплохо спел несколько подходящих к случаю песен. Э тот человек умел всё: наверное, даже водить фотонную ракету.
Обсуждение спектакля началось с того, что вышел парень с усами явно несоветского вида, оказалось – кубинец, знакомый Фила – и очень тепло нас поблагодарил.
- Я не ожидал встретить такое отношение к Че, - сказал он, - Здесь о нем стараются как-то меньше вспоминать. Спасибо большое Антаресу, вы хорошие революционеры.
Кажется, он был действительно растроган. Мы в ответ тут же подарили ему и его товарищу, тоже кубинцу Мануэлю (впоследствии «иностранный» член группы МУХОМОР) двухтомное собрание сочинений Че Гевары с дарственной надписью от всех комиссаров Антареса.
Потом торжественно внесли в зал картины Звездочетова, антивоенную серию под названием «Песнь мою жалистную пою токмо для изнесения печали моея». Представлял Костю как художника сам Ричард. Несмотря на трагическое название, сюжеты были довольно стибовые, а решения – куда менее абстрактные, чем на прошлогодней выставке у Феликса. И очень даже понятные народу. Символом представал деревенский гальюн, на фоне которого солдаты враждующих армий подают друг другу руки. Миру мир, войне пиписька.
В курилке ко мне подошла незнакомая интеллигентная дама и задала несколько вопросов об Антаресе. Оказалось, что Нелли Александровна (так её звали) большой человек в модно-музыкальном мире, а по авантюрности своего характера просто не может пройти мимо такого, как мы, экзотического растения.
Короче, «день Че» прошел на ура.
Не следует думать, что вхождение в Форпост как-то разложило нашу внутреннюю структуру. Напротив. Именно в эти полгода Антарес предстает, пожалуй, наиболее организованным. Наконец-то регулярно собирается Совет Комиссаров. По вторникам мы чинно рассаживались в креслах и толковали про свои дела, а Ричард, хоть и прислушивался, надо думать (или подглядывал в телекамеру), но ничем нам не мешал. Сами понимаете, всевозможные «орлята» и «искатели» из недоброй памяти договора в нашей жизни не фигурировали. Мы сохраняли свою родную автономную структуру, с той только разницей, что в начале ноября нас покинул человек, работавший, пожалуй, больше других ради того, чтобы мы где-то стабильно приткнулись и существовали - наш хитроумный Голицын. Он ушел в ВС СССР, только не поручиком, а всего лишь медбратом. На его место по новой избрали вашего покорного слугу. Я сначала протестовал, но Ржевский очень решительно заявил, что просто пошло из страха перед какими-то комсомольскими карьеристами разводить лицемерие внутри клуба. Раз все знают, что Смирнов занимается организационными делами Антареса, значит, так оно и должно называться. Чуть позже комиссаром по музыкальному искусству вместо Феликса стал Михалыч, тоже выдвиженец Ржевского, но постарше и его, и большинства нашей компании, ровесник Данченко. Он носил усы и длинные волосы, пел и играл на гитаре скорее в блатной манере, но твёрдо вознамерился создать на нищей базе Форпоста группешку. Феликс за это не брался и уступил своё «кресло», которое, впрочем, всё равно никаких выгод и особых прав не давало: как помнит читатель по достопамятному эпизоду драки между Кешей и Лёликом в Нововоротниковском пер., в Совете Комиссаров могли участвовать все члены клуба.
Два наиболее авторитетных представителя местной «революционной молодежи» тут же записались к Михалычу в музыканты, а позже и в Антарес. В отличие от клуба на проспекте Мира (3) в 1975 г., наша «спортивная» колония в 77-м пользовалась полной поддержкой местного населения. Идело здесь не в каких-то корыстных мотивах: всего-то мы имели самодельный двухдорожечный мафон и перспективу собственными руками собирать аппаратуру, а в том самом осмысленном существовании, ради которого многие пилили в подвал чуть ли не чекрез весь город, а уж местным ребятам сам Бог велело по вечерам заглядывать на огонек в Форпост, где можно было не только послушать музыку, но и узнать от таких необычных чуваков как Костя или Гриша много интересного.
Почему именно в это время и приобрел такое влияние Ржевский: он оказался идеальным человеком для новых условий, и ребят приводил в клуб и рекомендовал, как правило, по деловым качествам, а не по выпитым стаканам. Они пахали как лошади не только над тем, что нам было самим необходимо, но и над различными прожектами Ричарда. Устроили нечто вроде дискотеки, на которую собирался народ, потому что, при неважном качестве аппарата, записи были модные и редкие. Сейчас, перебирая чудом сохранившиеся Фотографии, вижу веселые лица и совсем не злые глаза. Вот мы с одним из местных чуваков за столом изучаем что-то про Латинскую Америку. Вот Феликс и Нелли Александровна, аристократически развалившись в старых креслах, беседуют за современное искусство. Вот Костя в шляпе фасона «Детство Максима Горького» и рядом главный местный хипарь Игорь в таком же уборе, оба с блестящими звездами Антареса на груди. А вот тот же Игорь уже с гитарой, гитара электрическая, но ударную установку пока заменяют детский барабан, какие-то кастрюли и пара стульев. Мы верили, что «пока» - рано или поздно подвал наш приобретет лоск. И если траектория пролегла чуть по-другому, если бы образовался какой-то компромисс, то более реалистическим по натуре товарищам удалось бы преодолеть суицидальные тенденции, присущие не только в.п.с., но вообще Антаресу как организму, и тогда, возможно, у нас получился бы пролетаризованный вариант молодежного клуба «искусств и свободного досуга», который протянул бы несколько лет, пока его всё-таки ни придушили бы, как студенческие клубы на физфаке и в прочих местах.
В ноябре Ричард указал, что Форпост должен состоять из «объединений». Первым стал, как помните, мифический Пресс-центр. Вторым и наиглавнейшим – «макаренковский центр имени Кузнецовой». Это та самая угловая комната с картой, а Кузнецова внесла большой вклад в разработку творческого наследия. Мы не спорили, потому что не хотели склок по принципу «Ты меня уважаешь?». И вообще поначалу поверили в то, что нам втюхивали насчет наследия Макаренко.
- Ты слышал? – передавали мы друг другу, - Он написал в 37 году историю России, а ее сп..дили бериевские агенты. И в ФРГ вышли его сочинения в 3 раза полнее, чем у нас…
Под влиянием такой пропаганды я даже начал ходить на «макаренковские среды» в том же угловом помещении. Но лучше бы я этого не делал, потому что учение А.С. при более пристальном знакомстве производило не столь однозначное впечатление. Звездочетов особенно догонялся по поводу теории секса и идеологии: мол, чем меньше заниматься половыми проблемами, тем идейнее вырастет новое поколение.
- Хочешь трахаться, потрахайся с бетономешалкой!
В конце концов, тот же Костя, в обязанности которого входило первым громко произносить то, что все думают про себя, постулировал, что школа по Макаренко слишком похожа на те школы, в которых мы сами учились.
После этого я перестал прогуливать колледж (4) хотя бы по средам.
И честно говоря, не особенно жалел, потому что в «научном» окружении нашего патрона преобладали люди не очень здоровые, и, в отличие от блестящих шизиков комбрига или воодушевлённых психопатов Антареса, скорее мрачные параноики. Единственный по-настоящему занятный чувак из «сред» оказался как раз родственник комбриговского босса, брат его жены. Этот парень лет 27, Толя Чернов по-серьезному изучал утопистов 19 века, да и некоторые более современные сюжеты мог осветить с неожиданной стороны. От него-то я и услышал подтверждение нелепейшей сплетни. Еще летом мне кто-то, не помню кто, сказал: «А, Форпост! Это где начальник дочку назвал Форпостеллой?» Я тогда начал ругаться. Мол, хорош херню-то всякую повторять! Теперь услышал, что и старшего зовут Орион, в честь первого клуба, организованного когда-то Ричардом. Дальше мы узнали, что официально Ричард работает истопником, времени на детей ни у кого в семье нет, поэтому обоих киндеров по-революционному скинули на пятидневку. Информация, не обрадовавшая даже антаресовских экстремистов, которые резонно замечали, что дети ни в чем не виноваты, и если заниматься даже самым святым делом с утра до ночи, тогда не стоило бы их заводить.
Еще характерный эпизод. Звонит мне Ричард глубокой ночью. «Знаешь, - говорит, - Я тут добыл железный сундук, надо его закинуть в Форпост.
- Откуда закинуть?
- Да с Бауманской…
- Ну что ж, скинемся, закажем тачку, если вещь того стоит.
- Ни в коем случае! Зачем тратить деньги? Мы должны сами отвезти его. На тачке (про эту тачку см. выше). Часов в 6 утра, когда мало машин.
Я настолько о..ел, что, невзирая на поздний час, перезвонил Грише: что делать?
- Если ему еще что-нибудь в жизни поможет, - злобно отвечал оторванный от подушки комиссар по пропаганде, - То скажи, что я лично оплачу грузовик, только не надо больше этих бесплатных представлений, потому что нас точно повяжут, а его в дурку заберут, и опять останемся без помещения…
В куда более мягкой форме я постарался донести эту мысль до Ричарда, но он все-таки обиделся.
Опять же, не собираюсь писать его портрет в обличии дурачка, бесплатно веселившего народ. В его характере присутствовали и несомненные достоинства. Например, личная храбрость, редкая в наше невоенное время, особенно среди интеллигенции. И антаресовцев он тоже ничуть не боялся. Он действительно глубоко знал свой предмет: теорию и историю педагогики. Пожалуй, даже лучше, чем официальные доктора и академики по ведомству просвещения. Он прекрасно говорил, так что все, видевшие его один раз на трибуне, становились его горячими сторонниками (до более близкого знакомства). Даже рисовал клёво. Написанный им в молодости портрет старой женщины с букетом репейников висел в зале Форпоста, и даже Костя признавал это произведение за искусство. Конечно, характер нашего героя деформировала жизнь: каким-то образом понятие «дела» для него утратило свой главный смысл, и стало ассоциироваться только с ФОРМОЙ, с учреждением, с тем же Форпостом. А поскольку и учреждения-то на самом деле тоже не было, только сам хозяин и его несчастная жена, получался действительно смешной патриотизм кучи бумажек и металлолома. Даже нехорошие поступки Ричард совершал не ради собственного благополучия (о себе заботился еще меньше, чем обо всех вышеперечисленных) а во имя всё того же миража.
И в этом смысле он не сильно от нас отличался, правда?
… Кроме педагогического, Форпост включал объединение «искусств» во главе с вышеупомянутой Нелли Александровной, а с ней появлялась ее очень хорошенькая дочь Света, впоследствии жена художника Димы Врубеля. На поэтическом вечере, который они организовали, я даже читал стихи Гарсиа Лорки. Приятно, хотя и несколько академично. А потом Н.А. сделала Антаресу замечательный подарок: провела группу товарищей в музей Скрябина, где тогда размещалась студия электронной музыки. Потом ее разогнали поборники идейной тишины, а тогда в студии заправляли такие люди, как композитор Эдуард Артемьев и волосатые энтузиасты: музыканты, психологи, электронщики. Зальчик человек на 30 имел форму раковины двустворчатого моллюска (верхняя половина). В полной темноте, как будто из глубин Вселенной неслись неземные звуки, а лазерный луч рисовал в пространстве причудливые абстракции. Ощущение нирваны для нас, совершенно не подготовленных к общению с такого рода оборудованием, было настолько сильным, что потом мы долго приходили в себя, натурально не понимая, где находимся: что это Москва, Арбат, Феликс, Чуня. Последний так полюбил эту «ракушку», что даже ребята с его двора меня потом доставали просьбами, нельзя ли туда попасть.
Музыкальный сектор включал дискотеку (уже, естественно, без лазеров) и группешку без названия, во главе с Михалычем и с Чуней в качестве басиста, регулярно обламывавшего репетиции то опозданиями, то несвоевременным употреблением.
Теоретический семинар по истории и философии собирался раз в 2 недели под председательством Гриши и занимался чёрти чем, то философией Древнего Рима (докладчик Гриша), то Сен-Симоном и Фурье (докладчик Толя Чернов). Под конец это учёное учреждение резко оборзело.
Пресловутый «пресс-центр», под маркой которого Костя с местным новобранцем Игорем, гитаристом форпостовской команды, выпустили стенгазету «Альтернативное искусство» с фотографиями Элиса Купера, почему-то Боба д Артаньяна и еще какой-то претенциозной бредятиной, смешной, но, в отличие от политических манифестов Звездочётова, мало понятной.
Практически во всем, что тогда происходило в Форпосте, были самым постоянным образом задействованы наши ребята. Кстати, наконец-то удалось заказать для всех, а не только для избранных, металлические нашейные бляхи: пятиконечная звезда с пацификом.
А в селе Чёрное, где проходил службу на тот момент, кажется, уже «черпак» Хипов, он организовал филиал Антареса под экзотическим названием «Грин ин Блэк». Имелись в виду не доллары, а цвет униформы. Не знаю, как насчет Гриши, но Феликса наш некогда самый волосатый, а теперь самый лысый камрад для сослуживцев заменил. В части они устроили дискотеку, а новости поп-музыки узнавали иногда даже раньше, чем мы. Юрая рассказывал о боевых делах клуба, чем завоевывал уважение. Между Антаресом и Грином наладилась почти постоянная связь, мы отвозили, либо же высылали по почте фотографии и отчёты об акциях, они нам – соответственно, свои реляции, заполненные анкеты Маркса и картинки, иллюстрировавшие их представление о том, что должно происходить в клубе. Очень похоже, разве что лозунга «Прячьте спички от блядей» в Форпосте не припоминается. А когда в части произошел конфликт, обычный для нашей солнечной страны классово – производственный, зеленые антаресовцы выступили организованно в защиту своего товарища. Как ни странно, даже после этого за Uriah не взялись люди Галины Борисовны, и военная ячейка продолжала жить своей жизнью, намного более мирной, чем гражданская в Москве.
Примечание.
Мемуары были написаны в первой половине 80-х гг. (до 1984 г.), то есть непосредственно по следам событий, что позволило передать в относительной неприкосновенности не только фактический материал и лексику, но и общую атмосферу революционного энтузиа(идиоти)зма.
В Форпосте имени Макаренко члены Антареса оказались после того, как лишились собственного помещения в полуподвале на 1-ом Самотечном переулке, и тогда Саша Фурман (одноклассник Смирнова и Звездочетова) свёл их со своими новыми друзьями – коммунарами.
Многие члены организации выступают в тексте под партийными псевдонимами. Также были переименованы и некоторые посторонние (по отношению к Антаресу) граждане, если о них сообщалась сугубо личная или опасная (на момент написания) информация.
- МГПИ – Московский Государственный Педагогический институт им. Ленина, ныне Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего профессионального образования "Московский педагогический государственный университет", уже без Ленина.
- ЖЭК – Жилищно – Эксплуатационная Контора, примерно то, что сейчас называется «управляющая компания», но с некоторыми добавочными функциями по части культуры и организации досуга молодежи.
- Самое первое помещение клуба Антарес располагалось в древнем нежилом строении возле метро «Проспект Мира» (Грохольский переулок). Недолго музыка играла.
- Колледж – один из многочисленных англицизмов в лексике того времени, так автор именует медицинское училище, и кто бы мог подумать, что через много лет это станет его официальным названием.
АКЦИЯ В «ФОРПОСТЕ
ИМ. ШАЦКОГО»
К.З. Это было коммунарское движение педологов. Шацкий – это известный педо-
лог, как и Ушинский.
А.Ф. В сущности, это было что-то вроде молодежного клуба при ЖЭКе. Нас туда
пригласили, чтобы мы всякой ерундой там занимались – печатали листовки и т. д.
К.З. Мы там акции делали – выставили унитаз, бутылку водки, потом развесили
картины дурацкие на прищепках. И еще у нас был шестой член группы – механи-
ческая бритва, которая жужжала и ползала по полу. <…> Ричард Соколов, комен-
дант «Форпоста», стал дико возмущаться: «Что за дурацкий эпатаж! Безобразие!
Я тоже в свое время ходил в ярком галстуке!» Типа, видали мы вас таких... <…>
Нас стали выгонять, вытащили наш унитаз на проезжую часть. «Жигуль» потом
разбился об этот унитаз. Ну, а мы пошли к метро, стали ходить строем между колонн
и кричать «Да здравствует наш император!», нас забрали в милицию. Славно
время провели!
Из истории группы МУХОМОР
http://www.conceptualism-moscow.org/files/Muchomor-small.pdf
|
|
