Глава 10.
«Внимайте, сказал он, я умираю на городском празднике!»
Книга Чилам – Балам.
Зальчик наш был полон. Как ни странно, из официальных лиц наведались только ЖЭКовские: начальник был умный пожилой еврей, и у нас с ним сложились прекрасные отношения. Из тех, кому за 25, сидели в 1 ряду ещё две женщины: уже знакомая нам Маргарита Исидоровна + её (и, соответственно, моей матушки) подруга – архитектор. Они зашли посмотреть Антарес – live. И с интересом изучали костин альбом с вырезками про террористов.
Гриша был председателем. Когда Хипов сделал знак, что мафон (для записи) наготове, Гриша предоставил слово вашему пок. слуге.
-Дорогие товарищи! – завопил я, - Братья и сёстры!
(Обращение понравилось и стало для Антареса традиционным).
-В наше время многие, особенно среди молодёжи, пренебрежительно относятся к учению марксизма, считая его изучение скучным и ненужным делом. Но это говорит не об устарелости марксизма, а только о том, что такие ребята не знают марксизма настоящего, а знают только извращённый, формалистский, кастрированный всякой бюрократической сволочью…
(аплодисменты на слове «сволочь»)
Далее речь двигалась по следующим вехам: я указал на возросший интерес к коммунизму на Западе, в подтверждение привёл примеры из жизни «новых левых» (они уже клонились к закату, а мы ещё только-только узнали об их существовании). Переехав в СССР, указал основные силы, враждебные нам: на первом месте стояли, естественно, уже не уголовные элементы, как в «26!», а бюрократы и разные буржуазные элементы.
- Они могут объединиться между собой, как это случилось в Грузии… - и далее сообщил какие-то сплетни про Мжаванадзе. Посыпались вопросы по этой злободневной теме, и только решительный голос Феликса: «Тихо!» водворил спокойствие.
Покончив с бюрократией, докладчик обрушился на диссидентов, причём нёс совершеннейший бред про завод Лихачёва, где будто бы предложили выступать Сахарову, а тот отказался, потому что не уважает рабочий класс (в отличие от нас, антаресовцев, которые рабочий класс уважают).
- Революционная молодёжь, - провозгласил я в финале, - Это мы с вами, и всё будущее в наших руках!
Тут все зааплодировали, а Лёлик с Костей громко кричали «ура!». Вообще на массовых акциях они хорошо дополняли друг друга, причём первый называл второго не иначе, как «братом», и посторонние недоумевали, почему братья такие непохожие.
А вот как отреагировали на мою речь мамины школьные соученицы: любая пассивность лучше безграмотной активности. Но эту уничтожающую характеристику я воспринял тоже как комплимент: раз обюрократившаяся интеллигенция нас не понимает, значит, мы настоящие пролетарские революционеры.
Потом выбрали комиссаров («коммуну»). Особыми спорами голосование не сопровождалось.
Комиссар организатор – в.п.с.
Комиссар по пропаганде – Гриша
Комиссар по спорту – Кеша («тов. Смоктуновский»)
Комиссар по музыкальному искусству – Феликс
Комиссар по изобразительному искусству – Звездочётов
Потом врубили музон, побазарили ещё немного в свободной форме и обломились в ДК «Красный пролетарий» (памятный по выпускному вечеру) на вполне аполитичную дискотеку, где лабала какая-то дешёвая группешка. На последнем пункте программы настояли сёстры Предтеченские.
… А профессор с аспиранткой 31 декабря уже вдыхали вольный воздух туркестанских степей, и вряд ли столь внезапный отъезд был вызван желанием поздравить папу с Новым Годом.
Я же прикинулся по фирме, взял пару номеров «Плейбоя», пачку «Алька – Зэйцлер» (немецкий водорастворимый аспирин от похмелья (2), поздравил маму и отправился на Делегатскую.
«На Делегатской музыка играет, В дыму веселье пьяное шумит…» Стол, надо признать, мало в чём уступал моему октябрьскому, и водка оказалась настоена на лимоне (как это Лёлик с Бобом дотерпели?) Пипл поначалу дружно накинулся на «Плейбой»: «Дай посмотреть-то… во буфера, а!» – а Лёлик под шумок реквизировал у меня «Алька-Зейцлер» и, не отходя от кассы, засдал его герлам в качестве … противозачаточных таблеток. С ужасом представляю себе результаты. Сразу же после курантов один из гостей обрушился под стол, где и провёл лучшие часы, пока другие танцевали. Да как танцевали! Погасив свет, попадали на колени и дёргались так под ПАРПЛ, а неугомонная парочка: чёрный и белобрысый, в это время отправились на кухню, взяли по сосиске и вставили себе в ширинки, потом в темноте подходили к танцующим сзади.
Реакция превосходила всяческие ожидания.
Я мрачно смотрел на это веселье, потом вышел на огромную холодную веранду и там курил, размышляя о судьбе, пока не вышли мужики с заначенной водкой – выжрать её на природе. «Будешь?» – предложил Боб. В ответ я просто выхватил пузырь и засандалил из горла всё, что в нём оставалось, бросил батл и побрёл куда-то, провожаемый изумлёнными взглядами. Добрёл до какого-то старого кресла с клопами, выброшенного на улицу, в нём и прикимарил. Возможно, прикимарил бы навсегда, если бы не соседка, которая подняла кипеж: «Ребята, это не вы там что-то в кресле потеряли?» Меня привели в чувство и отвели в дом.
Так умер 75 год.
76-й начался с того, что 1 января показывали впервые «Иронию судьбы». « Я спросил у месяца: где моя любимая…»
От последних событий резко сдало моё здоровье: кружилась голова, пару раз отключался, работать практически не мог. Перед экзаменом по цитологии, посидев полчаса над книгами, пошёл в «Ивушку» – кабак на Калинке – и не столько даже пил, сколько смотрел на людей, как они веселятся. Экзамен сдал на три балла, чего за мной никогда не водилось, ни до, ни после. А по дороге на химию мне вдруг настолько поплохело, что я испугался, как бы не отрубиться в троллейбусе, выполз на улицу посреди пути и в Университет не поехал.
При желании всё можно было поправить, потому что поликлиника тут же выдала мне бюллетень с разными страшными диагнозами. Но, придя в себя, я начал посещать не библиотеку, а клуб. Только там тоже не происходило ничего хорошего. Во-первых, Лёлик, Хипов и Фортунат как-то заехали туда с герлами из парадняка, сидели в «Коммуне» – не знаю уж, чем они там занимались, наверное, обсуждали речь Л.И. Брежнева, но когда кто-то внезапно открыл дверь, Настя Предтеченская, которая расположилась для большего удобства у Хипова на коленях, резко дёрнулась от испуга и ударилась головой о трубу отопления. Большого ущерба не потерпела ни её голова, ни труба, но кожу она рассекла, и пошла кровь. И поскольку воды в нашем фаланстере, как читатель помнит, не было и не предвиделось (только трубы), мы имели неосторожность пойти в соседний дом – промыть рану и помазать йодом. Дальше получилось аккурат по А. Северному:
Наша масса – это сила, против массы не попрёшь.
Масса сразу… позвонила: что здесь драка и дебош.
Завалил участковый и ещё пара в штатском, стали допытываться: кто мы и откуда. Отвечал Лёлик:
- Комсомольский клуб, выполняем задачи под руководством райкома.
Далее были названы натуральные райкомовские фамилии, и стражи порядка растворились в снежном безмолвии, но на другой день, встретив меня в ЖЭКе, участковый так ехидно усмехался, как будто мы с ним вместе выпили по крайней мере цистерну и изнасиловали кучу пятиклассниц.
И следующий визит не заставил себя долго ждать. Костя сидел на полу, весь перемазанный в масляной краске, и изображал Алтарь Свободы. В центре панно сидит на троне обнажённая баба, а вокруг урлового вида мужики, навроде тех, что из Шалмана, помахивают разным оружием. Я подавал кисти и банки. И в эти творческие минуты появляются двое в костюмчиках, галстучках, с причёсочками: «Мы из райкома комсомола!» Убей меня бог, но я их в райкоме не видел. По-видимому, Голицына тоже что-то кольнуло в диссертацию, и он обломился во двор, с понтом покурить. Увидел: перед входом в клуб серая «волга».
Минут пять прошло в молчании. Костя флегматично продолжал творить, а гости рассматривали наш стенд и фрески. Потом один завел беседу: «Как, мол, живёте, да как рисуется?». Поначалу дружелюбно, но дальше всё в более напряжённой тональности.
- Почему у вас «Слава КПСС!» написано чёрной краской?
Мы объяснили, что красной не было. Не поверили.
- А почему «революционный террор»? Ленин вообще был против террора.
Я: «В работе «С чего начать» он прямо пишет, что марксисты не могут быть принципиальными противниками террора, это такой же способ военных действий, и если момент выбран правильно, он вполне применим.
Он: Впоследствии Ленин изменил точку зрения.
Я очень в этом сомневаюсь, и уже подбираю цитату, чтобы возразить, но в этот самый момент Костя подымает голову от своей обнажённой Махи и выдаёт хрестоматийный текст из Троцкого с таким комментарием:
- Вот что Владимир Ильич писал в 21 году, разве вы не знаете?
Раздавленный костиной эрудицией, наш оппонент довольно невнятно бормочет:
- Да, конечно, Ленин это говорил, но правильно ли вы его понимаете?
Но далее в дебри идеологии не лезет и довольно мирно обсуждает с нами хозяйственные дела, воду и канализацию.
Таким образом мы со Звездочётовым почти убедили сотрудников ГБ (3) в необходимости террора – мило, не правда ли?
Тогда же, в январе, мы выпустили первый номер стенгазеты «Радикал» с отчётом об открытии клуба, биографиями комиссаров и фото их же, кроме Звездочётова, который предпочёл нарисовать себя сам – копна сена с торчащим носом. Спортсмен Кеша был заснят лежащий голым на снегу на фоне Эльбруса.
Альтернативу «парадняку» и Косте в Антаресе чем дальше, тем более явно составлял тов. Голицын. Не в плане кира или мата (здесь у нас практически не отмечалось разногласий), а в стратегии развития. Аккуратный, немногословный и подчёркнуто-деловой, Сергей Заикин тогда учился в медицинском училище при Боткинской больнице и имел, видимо, достаточно времени для размышлений. Понятия «структура» и «дисциплина», которые для многих значили не больше, чем разговоры о вреде алкоголя в пивнушке, для него составляли самую суть Антареса, а музыка, фрески, скандалы и прочие эмоции – не более, чем эфемерную упаковку. Вполне резонно он полагал, что без чёткой структуры нам не выжить. И с самого начала настаивал на строгом определении членства в клубе и связанных с этим обязанностей. Другая его идея – специальная группа «поддержания порядка» (новый вариант «секции самообороны»), которая, кроме работы вышибал, должна была ещё обеспечивать ПРОЧИЕ секретные акции. Предложение вызвало такое негодование «хиппующей» фракции (Костя, Феликс, Хипов), что даже моя поддержка не могла изменить расклад. А в список клуба для массовости жизнерадостно заносили всех, кто особо против этого не возражал, в том числе тех же красоток Предтеченских.
Костя несколько изменился. Вместо псевдонима «Миронов» взял себе более звучный: «Максимиллиан Равашоль» (сокращённо «Максо»), скрестив таким образом Робеспьера с известным анархистом – террористом. Он уже не изображал из себя делового организатора, как в политклубовские времена (фото: «товарищ Миронов среди перовской молодёжи» – френч, серьёзный протокольный фэйс, руками цепляется за плечи двух могучих соратников). Наверное, этот имидж всегда был ему внутренне чужд, и, отринув его, Костя обрёл лёгкость и естественность поведения. Называл себя «не коммунистом, а анархистом», стибался над всем и над всеми, в том числе при случае и над святынями. Парадоксальный, многоцветный и левый в обоих смыслах этого прилагательного, он был свободным художником и эмоциональным центром Антареса, где его любили все, от легкомысленной Насти до сурового Голицын, хотя последний и угрожал Косте при случае (после захвата власти) повесить за его выходки, а как-то даже принёс верёвку и стул для иллюстрации.
Чтобы понять отношение к Косте в верхах, достаточно прочесть его меморандум о свободе печати, датируемый началом 1976 г. Но недовольство Звездочётовым в стане функционеров никогда не принимало злобно-ригидных форм: его не принимали всерьёз, отделываясь ехидными шуточками – «ну, такая детская болезнь левизны в Антаресе». А позже говорили: «он художник, да ещё театральный – всё понятно, артистическая натура».
И совсем по-другому относились люди в костюмах к Грише, Голицыну, в.п.с., даже к Кеше. В нас они видели если и не врагов, то, во всяком случае, опасность. Помню, как на собеседовании в горкоме некто т. Щеглов, завотделом, лощёный этакий фраер внезапно оборвал излияния Кеши вопросом
:-А почему это вы, Валерий, нигде не работаете?
Кеша только дней 5 как уволился и собирался переходить на новое место. Видимо, наш собеседник подготовился к встрече с Антаресом всерьёз.
Таким образом, осуществление стратегии Заикина парадоксальным образом вело бы к радикализации клуба и разрыву отношений с властями в ещё более быстром темпе, чем это происходило естественным путём при нашем анархистском бардаке.
Осталось только рассказать, как накрылась малина на Грохольском (пр. Мира). Без особого шума. Просто после очередной сантехнической катастрофы дверь заколотили досками, а в ЖЭКе очень вежливо объяснили:
- Мы, конечно, не хотим по-плохому, но, как надо, извините, не знаем.
----------------***------------------
Совершенно неожиданно на Кутузовский позвонила Динара. Только этого мне и не хватало. Она не произнесла ни единого грубого слова по поводу причин внезапного своего отъезда из Москвы, сообщила только, что наконец выходит замуж. Не за меня, естественно. И передаёт последний привет мне, моим родителям и Москве.
Я поехал на родную старую квартиру. Сидел там сутки, ничего не ел и слушал раз 100 одни и те же пластинки. У меня хранилась ещё довольно крупная заначка: в деревянной шкатулке собирал Д. на подарок. Теперь, туго набив портмоне, отправился на экскурсию по центральным универмагам. Купил фрэнчовые духи «Сикким» фирмы «Ланком» + столь же аристократические запонки из серебра с рубинами. Сейчас стоило бы хрен знает сколько. И то, и другое я аккуратно запаковал в красивую коробку и отнёс, естественно, не на почту, а к знакомым, серьёзным взрослым людям, у которых имелся канал связи с Азией.
-
Передадите такому-то?
-
Конечно, мы его знаем, уважаемый человек. Женился? Да что ты говоришь! Конечно же, передадим.
Остаётся добавить, что в коробочку, кроме ценных подарков, вложено было поздравительное письмо, по-своему доброе, без мата, но с афоризмами типа: «Фортуна не член, руками не удержишь» В письме я сообщал о своём отъезде… в Сочи.
Нет, это было не стибалово. Самолётом Аэрофлота в.п.с. действительно отправился в южный (мокрый) черноморский город. В кармане лежали последние бабки и путёвка в фешенебельный 17-этажный билдинг с вывеской «Актёр». Прощальный привет былой роскоши.
- Мжаванадзе Василий Павлович — первый секретарь ЦК КП Грузии в 1953—72 гг., освобожден от работы за то, что потом стали называть коррупцией.
- В то время не просто дефицит – непонятно что.
- Принадлежность к госбезопасности – вольное предположение, они могли быть, например, из райкома партии или из ГУВД.
