Вот картинки, знакомые детям больших городов…
глава 3, глава 4, глава 5, глава 6, глава 7, глава 9, глава 10,
глава 11, глава 12, глава 14, глава 15, глава 17, глава 19, глава 21, глава 22
глава 23, глава 24, глава 25, глава 26, глава 27, глава 28, глава 29, глава 33

 

Глава 4.
«Теперешнее двоевластие долго продолжаться не может»
В.И. Ленин.
Пожалуй, двоевластие в наших учреждениях – не такая уж редкость, оно возникает всюду, где люди проявляют хоть какую-то инициативу, потому что бюрократия по своей косности и тупости не может быстро сориентироваться и задушить на корню. И тогда прорастают разные цветы эфемеры.
Что до нас, то у нас распустился второй бутон. Перовская братия провела на своей мрачной окраине аналогичное собрание, и на него Константин (1) где-то снял целую кучу чилийцев из организации Социалистической Молодёжи, эмигрантов, во главе с Карлосом Рубидаром, молодым человеком резко радикальных настроений, эти чилийцы были левее коммунистов и ближе к M.I.R. (Левое Революционное Движение), так что с Костей они спелись на раз. И вот школа 891 на ул. Молдагуловой – двухкорпусное здание с переходом посередине, новый типовой катамаран – тоже воспылала массовым энтузиазмом и украсилась плакатами типа «Смерть Пиночету!», «Фашистов на фонарь!» етс.  Тут же состоялось и официальное открытие Политклуба, причём инициативу взял на себя учитель истории, по словам учащихся отличный мужик, фамилия его была Хапов. На уроке он мог демонстрировать фотографии большевиков: Ленин, Дзержинский, а вот это кто? Не знаете?
-Как не знаем? – обиделся Костя, - Лев Давыдович Троцкий.
- Молодец, 5!
Естественно, такой историк не мог не стать почётным председателем Политклуба.
Однако вернёмся на Новослободскую. За пару недель здешний Политклуб поглотил практически все формы общественной жизни в школе. Газету выпускал Женька Кемельман, в ознаменование совершеннолетия ставший Хмельницким, член ПК из 10-го Б. В радиорубке распоряжались Колбаса и ещё один чувак по имени Юра, в классе у него отношения не складывались, но в технике он разбирался. В комитете комсомола Политклуб располагал стойким большинством. Тут выплыл из жизненного моря еще наш начинающий учитель физкультуры Реутский, только что из института, мастер спорта по самбо и муж шулиной сестры. Мы провели с ним в тёплый осенний вечер вполне товарищескую (без субординации) беседу на скамейке одного из тех замечательных домов на Краснопролетарской, которые теперь сносят. Согласились в том, что надо больше изучать Маркса, Энгельса и прикладную самооборону.
Так и назвали секцию: прикладная самооборона. Тренером стал, естественно, наш новый старший друг, старостой Шуля (дикая семейственность в обоих лагерях!), а принимать решили «членов ПК и сочувствующих». Несмотря на напряжённые занятия идеологией, мы находили 2 – 3 часа и в опустевшем спортзале швыряли друг друга на маты, прыгали, бегали, ходили гуськом (брррр!), ворочали штангу и даже палками ратоборствовали. Тренер показывал нам, как освобождаться от захвата сзади с помощью каблука, и другие навыки идеологической борьбы. Кое в чём я делал успехи, особенно в силовых упражнениях, и вообще осенью-зимой  74-го возможность заниматься спортом – это было спасение, как кружка кваса в зной. Выходя из школы после тренировки и закуривая разнообразные сигареты, от «Фемины» до «Партагаса», а то и гаванскую сигару (на этом раннем этапе всё равно, что курить), мы составляли наполеоновские проекты: везде будут такие секции, оперотряды при каждом из многочисленных политклубов, и «в большом красивом зале, резонам вопреки», командиры будут преклонять колени перед красными знамёнами под музыку Виктора Хары. Но излюбленной темой была, конечно, демонстрация у посольства. Вроде, любой психически нормальный человек даже в 16 мальчишеских лет должен был соображать, что ни к какому посольству нас никто не пустит, а без разрешения это будет незаконная акция со всеми вытекающими последствиями. А может быть, тогдашняя кампания солидарности с Чили слишком разогрела воздух? Так или иначе, но на 2 этаже нашей школы висел «Гагаринец» с портретами костиным и моим на фоне Ленина, а дальше чёрным по белому про Уругвай, не подозревавший, какая угроза нависла над его представительством. Секретарь комитета комсомола снова стал нашим добрым приятелем и даже ходил вы райком просить санкцию на демонстрацию, а скорее всего, ничего не просил, просто пудрил нам мозги. Юра из радиорубки, занимавшийся в кружке при МВТУ, провел там агитацию , и в результате ребята ещё из 4-х заведений выразили решимость идти с нами хоть в Уругвай, хоть на Лубянку. С этого момента появляются зачатки той эфемерной сети контактов, которую мы гордо объявили «движением», хотя на самом деле сколько-нибудь активные группы существовали только в трёх школах: костиной, нашей и 151-ой у Аэропорта, а во всех остальных мы имели в лучшем случае приятелей, или просто человек с кем-нибудь из наших выпил пива, пожаловался, что его не устраивает  жизнь, а в наши схемы с чёрточками и кружочками уже вносилось: школа номер такой-то или техникум такой-то.
Сладкое слово – свобода. На одном из заседаний Политклуба (раз в 2 недели на 2 этаже в библиотеке) решили организовать цикл лекций. Первую – как вы думаете, о чём? Нет, не угадали. О садизме. Критика маркиза де Сада с марксистских позиций. Видимо, статья Ерофеева (2) в «Вопросах литературы» произвела впечатление.  Другое дело, как мы исхитрились вовлечь в этот стрём администрацию, да ещё завуча Якова Мироновича, неглупого ведь человека. Тут уж я сработал дипломатично. Без помарок.
- Кто слушает наши политинформации?! Нужно, чтобы они были популярны как фирменный детектив. По крайней мере, первые лекции в цикле.
Так на входе в школу возникло объявление «Лекция о садизме. Проводит Политклуб».  А в коридоре 3 этажа – «выставка политического плаката» с замечательной работой неугомонного Лёлика. Под портретом Леннона было почему-то написано «Песни Виктора Хары поёт весь мир».
Лёлик играет слишком большую роль в этой истории, чтобы не отметить его специально. В наш математический класс он попал в результате вышеописанного «переселения народов» (3), и на научной диете сильно окреп, сначала его ещё называли «длинным», но с годами он всё больше походил на викинга, притом был очень неглуп, а по мнению Мерзона, так просто хитёр. Как говорил проницательный Евгений Наумович, обращавшийся к нам неизменно на «Вы», как к взрослым студентам:
- Какой-то Вы у нас, Россиков, скользкий!
(когда не мог поймать за руку при явном списывании).
И отличался он (не Мерзон, конечно) своеобразным улично-скоморошеским юмором, доставлявшим окружающим много неприятных переживаний, особенно с непривычки. В нём было много от Уленшпигеля. А после того, как нашу образцовую школу очистили от парочки откровенных урлаков, именно Лёлик стал главным тамадой молодежного клуба в мужской уборной. От этого культурный уровень значительно вырос, потому что наш Уленшпигель умел не только пить-курить-матюгаться, но и, например, лепить из пластилина. Создал такой скульптурный портрет учителя литературы, что тот наотрез отказывался пускать Лёлика на урок без завуча.
Как ни странно, слишком больших толп на садизм не сбежалось, все уместились в зале. Но польстило нам то, что присутствовали действительно самые уважаемые в школе преподаватели, наш классный Мерзон и его друг физик. Я прочел свой исторический доклад, и в завязавшейся дискуссии словом «секс» впервые стали обмениваться педагоги и подопечные. А потом, по окончании дискуссии, мы приняли в политклуб новобранца, первого среди нас девятиклассника по имени Рубен. Говорили, что он будущий Звездочётов – внешне походил. К сожалению, только внешне, при первой большой опасности оказался «склизким» (это Лелик так переделало мерзоновский эпитет) и ушёл в сторону, как и многие другие. Впрочем, одну ценную вещь мы через него поимели, координаты единомышленников из 151 школы.
… Вот иду я по коридору мимо пионеров –героев, прикидываю, куда повесить Че Гевару. Иду лениво. Учиться мы, говоря по совести, стали в последнее время мало, даже математику (святое) списывали друг у друга в туалете. И захожу в буфет. А там какие –то шумные разборки. Спрашиваю: « What’ s the buzz?” Одноклассник наш, Сергей Шорохов, объясняет злобно: «Вот, смотри, колбасой тухлой кормят!» Сам я в буфете почти не питался, в перемену и так не хватало времени, чтобы тратить его в очередях. Но как человек общественно активный, говорю: «Надо протестовать!» И вот принесли жалобную книгу, закипела работа, Шорохов, Лёлик и Бык оставили автографы, и там, кроме всего прочего, было написано «Мы к вам больше не пойдём, лучше уж в «Метрополь», где есть вино и девочки!» (рукою вашего покорного слуги).
Не знаю, где кому выходила тухлая колбаса, но мне вино и девочки в Метрополе долго выходили боком, даже перед  Звездочётовым пришлось объясняться за такой безыдейный скандал, а директриса впоследствии всем тыкала в рожу эту жалобную книгу в доказательство того, что я никакой не политик, а псих и хулиган. Хотя, если вдуматься, поступок в моем положении закономерный, если бы я так себе не вёл, кто бы со мной вместе пошёл потом на демонстрации – манифестации, кто бы держал за своего?
Мне нужна была примерно такая популярность как у Кости, и я к ней шёл, хоть и бессознательно, но верно.
А в середине октября произошли события, похоронившие наше неустойчивое равновесие. С Куницыным мы не виделись давно. Он лежал в больнице, куда нас не приглашали, а тут вдруг, позвонив его жене, услышал знакомый голос:
- О, ребята, был бы рад встретиться!
19 октября мы едем с Шулей к Георгию Ивановичу домой на Песчаную. Дата – по книге «Хроника московских санкюлотов», которая точна как кремлёвская аптека (4). Сидим в мягких креслах среди старинной мебели и невообразимого количества книг, лакаем кофе в полумраке и беседуем. Георгию Ивановичу представляется куча доказательств того, что мы не праздные любители застольных политических декламаций.
-  Что ж, надо отвести вам в ЦК комсомола и представить там своим знакомым, -
Говорит хозяин. И в состоянии эйфории мы возвращаемся к метро Сокол.
А назавтра торжественно-таинственно в кабинет истории созываются после 2 урока члены политклуба, является и несчастный завуч с тоской во взоре: что еще у них вы программе после садизма? В папочке у него уже лежал проект дискуссии о реакционных идеях Солженицына. Но я всего – навсего объявил о выздоровлении Георгия Ивановича Куницына с такой экспрессией, как будто на Каляевской высадились марсиане и послали именно меня делегатом для установления вечной справедливости.
- Как же мы отметим такое радостное событие? – вопросил я риторически. И сам себе ответил:
- Проведём операцию по революционному внешнему оформлению.
По моему сигналу Шуля развернул конкретный проект, где можно было встретить и такие хунвейбиновские изыски, как:
«Да здравствует сокрушительный удар московской молодежи по буржуазной идеологии!»
Без долгих прений (уже звенел звонок) Политклуб проект принял. На следующей перемене к нам заваливает Рошаль. «Будет комитет», - сообщает он спокойно. Что ж, и мы готовы. Направляемся в ту же историческую комнату, где члены комитета почтительно ждут указаний. Магическое слово «ЦК» парализует всякое сопротивление. Есть только страх – у учителей, но это страх перед стихийным бедствием, не особо располагающий к борьбе. «Смерть фашистским собакам!» у ворот школы – это, конечно, даже хуже, чем если бы ворота просто обвалились. Но что можно против этого предпринять, чтобы не получилось  еще разрушительнее? И вот в.п.с. снова у доски с очередной бумажкой, на ходу обросшей заголовком: мы решили назвать свой проект « Операция Хо» в честь товарища Хо Ши Мина. А на первой парте Бык, склонившись к уху соседа, своим богатырским шёпотом (так, что слышно в коридоре) впаривает, что на днях наша делегация будет в ЦК, и вот тогда…!
Рошаль, естественно, чутким ухом улавливает этот «ветер с востока» и предлагает, раз нет возражений, перейти к голосованию. Так и проголосовали бы за «Смерть фашистским собакам» (5), если бы не директриса, которая осчастливила своим присутствием комитет и сидела, надо полагать, как на иголках. Все-таки мы её достали, и я персонально, один раз она поймала председателя Политклуба с сигаретой в дабле (отдельный вопрос – что делает женщина в мужском туалете?),второй раз тот же председатель слишком активно («нагло», по ее словам)  требовал комнату для своего сомнительного  сообщества, третий раз провокация в буфете, в общем, хватит.
- Что это за безобразие?! – услышали мы боевой клич, от которого замирало сердце даже у тех молодых людей, которых потом перевели для продолжения воспитания в другое ведомство, - Без всякой санкции педагогического совета, партбюро принимаются какие-то программы. Да кто уполномочил Смирнова на эти выходки? Нет, товарищ Смирнов, мы вам этого не позволим.
Но мы с Быком после операции «Че» уже не могли смириться с таким обращением.
- Вы, Нина Анатольевна, не имеете права препятствовать голосованию, поскольку это будет нарушение устава ВЛКСМ.
С этого момента она нас совсем невзлюбила, ведь советский чиновник скорее готов простить резкие эмоции, чем качание прав по закону. Директор снова начала на нас кричать, и не без участия ловкого секретаря сложилась такая ситуация, когда никто не мог с точностью утверждать, проголосовали или просто пошумели. Поэтому мы считали, что решение комитета состоялось в нашу пользу, а администрация – что никакого решения не было вообще. Рошаль пока от собственного мнения воздержался. И разошлись, как Наполеон и Кутузов при Бородино.
Здесь позволю себе небольшое отступление. О мемуарах разных хороших чуваков…  Именно хороших. Читаешь и думаешь: конечно, автор достоин уважения, но больше напоминает статую командора или Феликса перед Лубянкой, чем живого человека. А для историка будущего бытовые «мелочи» представляют, наверное, не меньший интерес, чем «дела королей», потому что будущая история должна стать мудрее и многограннее нашей пошлой догматики.
Итак, что происходило со мной помимо Политклуба? Во-первых, дома о нём ничего не знали. То есть, и мама, и даже папа (который жил с новой семьей, но часто со мной встречался и брал летом на отдых) догадывались,  что летом мы со Звездочётовым замышляли какие-то штучки, в руки им попали два шантажистских письма злополучного «Шефа» из «МКВ» (6). За это мне был устроен страшный скандал, я с отчаяния чуть не удавился. Сейчас, конечно, смешно так воспринимать семейные скандалы, но ведь я рос как вполне домашний ребёнок, и в 15 лет мало было в жизни такого, что могло перевесить семью. А выводы я сделал именно такие, каких следовало ожидать – «убрал, но не прекратил». Вскрылась фантасмагория с Политклубом только усилиями школьного начальства.
Единственный из домашних, кто был посвящён мною в тайну – бабушка, я показал ей «Гагаринец» с отчетом о собрании (7), она сказала:
- Дай-то Бог, чтобы это кончилось хорошо.
Наверное, в детстве она была мне лучшим другом, единственным читателем фантастических произведений из жизни воинственных империй. Прабабушка (ее мать) тоже сочувствовала, но читать не умела. Долгие годы бабушка проработала медсестрой и фельдшером в госпиталях, состояла в партии с 41 года, не занимала никаких постов, зато муж её и, соответственно, мой дед, выдвиженец из тульских рабочих, учился изо всех сил и вышел в доктора, говорят, какое-то непродолжительное время даже исполнял обязанности замнаркома,  потом отправился на фронт начальником госпиталя, выводил этот госпиталь из-под Вязьмы и дошел с ним до Берлина, ордена получал не за «сто граммчиков» начальству. После войны дед заведовал поликлиникой, но что-то в его организме, видимо, надломилось, так что он, с виду сильный мужчина, внезапно и рано умер, когда мне не исполнилось и 4-х. Бабушка пережила его на 12 лет, вышла на пенсию, болела, а осенью 74-го умирала от рака в больнице МПС на Волоколамке. Наша прекрасная медицина сообщила диагноз буквально накануне смерти, но всё равно домашние дела сводились к уходу за бабушкой, которая под конец уже никого не узнавала и ничего не понимала. Зрелище, как человек, бессмертная душа, растворяется в больничной грязи и вони.., впрочем, всем хорошо знакомо. И я полагаю, что вопрос о моральной допустимости эвтаназии (смерти без мучений для безнадёжных больных) тоже не так прост, как нам хотят представить (8). Морг, вскрытие, «раковое обсеменение брюшины», кладбище в промозглом ноябре, так закрывался окончательно уютный детский мир. Непонятно только, как при всём перечисленном ухитрялся учиться на пятёрки, минимум на четвёрки, а также ещё заниматься дополнительно у репетиторов, некоторое время даже физикой (зачем? подозреваю, что таким образом отец пытался механически занять моё время, отвлекая от вредных увлечений) и строго каждую неделю – биологией у семейной пары кандидатов наук. Эти милые интеллигентные люди жили на Садовом кольце как раз напротив театра Образцова. И без них я вряд ли так хорошо сдал бы биологию в Университет. Так что в итоге «вином и девочками» я мог увлекаться разве что на картинках в телевизоре. Хотя и сочинял всякие «истории любви и смерти» с наложением на сюжет фантастического боевика. Видно, в детстве не только туберкулёз закладывается.
Однако труба поет, хватит отступлений, на следующий день после комитета в полном сознании своей исторической правоты я подхожу к ребятам, изготовлявшим стенгазету «Гагаринец» и разъясняю, какие нужны плакаты. Потом ловлю в дабле Лёлика.
- Лёнь, по заданию комитета комсомола надо всё это красиво изобразить на стене!
Сидя на облицованной плиткой перегородке и упираясь длинной ногою в толчок, наш герой де Костера курил сигарету и читал не спеша список лозунгов. Окружающая молодая шпана смотрела на бычок выжидательно, кто-то уже забил докурить.
- Неужели это КОМИТЕТ велел писать? – с ухмылкой переспросил Лёлик. А взгляд его говорил: «Ну, мы-то, конечно, оба всё понимаем, не идиоты, но ведь хочется побезобразничать». 
- Ладно, сфотографируем!
Так мы поняли друг друга – и на долгие годы.
Примерно после 5 урока, когда директриса куда-то скипнула из школы, началась расклейка плакатов по этажам, причём учителя не сопротивлялись. Видимо, скорая смерть чилийских фашистов их не беспокоила. Но выходя из школы, мы столкнулись уже с несколько иной художественной традицией. Лучи заходящего солнца освещали фигуру, мастерски нарисованную углём на стене: алкаш с селёдочным хвостом в зубах и подпись:
«генерал Пиночет».
Иные вертикальные поверхности были украшены лозунгами: «Слава КПСС!», «Политклуб победит!», «Слава Ленинскому ЦК ВЛКСМ!», ну и про собак, естественно. Мы были удовлетворены, кроме Шули, которого дома ждали отнюдь не приятные беседы за чаем. По своей подростковой тупости мы даже не задумывались о том, что нужен какой-то специальный статус для человека, оказавшегося в безвыходном положении, между товарищами и родителями. Мрачный дух Павлика Морозова, наверное, над нами витал, а душевной тонкостью все мы, что Звездочетов, что Быча, что ваш пок. слуга – отличались примерно одинаковой.
Утро. Живопись на местах, ученики счастливы, но на входе уже маячить директриса.
- А ну-ка дайте этим хулиганам тряпки, пусть всё сотрут!
Уборщица, совершенно обалдевшая от политических событий в Чили, появилась со своими агрегатами, но мы с Быком стали в позу:
- Нина Анатольевна, лично мы не писали, однако полностью солидарны. Почему же такие антифашистские лозунги надо стирать?
- Тогда идите домой, мы собираем педсовет, и можете считать, что в школе вы оба уже не учитесь.
Так меня исключали из учебного заведения в первый раз.
Но мы с Быком тогда нисколько не застремали, напротив, решительно зашли в автомат, и я набрал номер Куницына. Он забеспокоился.
- Поговорю в ЦК, они должны для вас что-нибудь сделать.
Пару часов мы еще погуляли по задворкам Косого переулка, а когда вернулись в альма матер к 3 уроку, вместо подтянутой и злой директрисы на входе стояла во всех отношениях противоположная парторгесса Марго. И елейным голосом приглашала войти.
- Вы не так поняли, ребята. Идите учиться.
Лозунги на стене были частично стерты бедной уборщицей, но большая часть осталась, включая синюжного «Пиночета». Что касается внутреннего убранства, большинство плакатов, поначалу сорванных по приказу Нины Анатольевны, вернулись на свои места. Только «Да здравствует сокрушительный удар…!» Марго посоветовала убрать, потому что он слишком уж отдаёт Ильфом и Петровым («Ударим автопробегом…»). Мы с ней согласились. Кажется, в тот день многие  сторонники всерьез уверовали в наше могущество, и эта вера, вопреки всем последующим обломам, жила в глубинах подсознания, толкая на новые авантюры.
После 6 урока большая команда осталась мастерить стенд памяти Че Гевары, в в этот лист ватмана мы действительно вкладывали душу, и даже текст приближался к человеческому, соответственно, ударяясь от «Автопробега…». Хотя здесь возникли свои препятствия, педов больше всего шокировала фраза о том, что любимый напиток Гевары –парагвайский чай матэ – напоминает-де чифир.
28 октября на перемене раздался вой сирены, переходящий в хард-роковый забой. Более чем странные звуки для школьного радио. Ими дебютировала радиогазета «Говорит Политклуб». Учительница немецкого Коммунара Ивановна, по свидетельству очевидцев, решила, что началась война. Потом группу старшеклассников по нашей просьбе сняли с уроков и отправили проводить социологическое исследование на тему «Отношение к общественной работе». К сожалению, анкету Шуля с Реутским приготовили примерно на уровне учебника обществоведения, потопив в словесном поносе суть, поэтому ничего нового про общественную работу, кроме того, что большинство комсомольцев на неё положили хрен, исследование нам не дало. А про хрен мы и так знали, без анкет.
1 ноября в спорт-вотчине Реутского Кемельман-Хмельницкий читал лекцию об ораторском искусстве древних. Изучение Сан-Саича по договоренности с парторганизацией решили отложить.
4 ноября на заседании партбюро, куда при гласили, первый и последний раз в жизни, вашего покорного слугу, был заключён формальный мир. Опять же, впервые за всю историю нашей гимназии ученику было сказано с высокой трибуны, что директор несколько погорячилась.
9-го Куницын сообщил, что в ЦК готовы посмотреть на наши фанатичные физиономии. Пока не была назначена точная дата, мы соблюдали конспирацию, не только от «масс», но и от большинства товарищей. И работали в соавторском коллективе двух председателей политклубов над историческим документом под названием
«26 восклицательных знаков».
Название мне нравится до сих пор, нравится и то, что восклицательных знаков было действительно 26, а не 25 или 30. Что касается содержания, можете оценить сами.
Программа «26 !»
Мы, комсомольцы-пропагандисты ряда московских школ, собрались, чтобы подумать о правильной линии в нашей работе. Сейчас, к сожалении, весьма активны некоторые формы враждебной идеологии: во 1-х, уголовно-блатное мировоззрение с его цинизмом, культом насилия и наркотика, во 2-х, живучее мещанство, стяжательство, в 3-х, антисоветчина в духе Солженицына. Несознательная часть молодежи попадает под сильное влияние таких антикоммунистических течений. А комсомольские организации порой недооценивают опасность, не дают должного отпора. Мы сознаём такое положение. И помним, что сказал тов. Брежнев: «В социалистическом обществе, как и во всяком развивающемся организме, возникают свои сложности различного характера. Однако все они вполне разрешимы. Нужно только не закрывать глаза на них, а находить действенные меры для их преодоления».
В качестве действенных мер по улучшению идеологической работы комсомола мы предлагаем несколько пунктов, выполнение которых кажется нам крайне важным и срочным. Мы убеждены, что живучесть враждебной идеологии в молодёжной среде ни в конем случае не объясняется её силой, а только лишь нашими недочётами. Стоит нам исправить ошибки, и противник будет разгромлен.
Пока мы занимались лишь констатацией фактов. Пора перейти к основной части – конкретным предложениям. Ведь мы всё-таки не из тех, кто критикует ради критики.
      *        *       *
1. Убрать пальцы с глаз! Честно и прямо сказать о своих недостатках! В каждой школе поставить выопрос: А как мы действуем на идеологическом фронте, как боремся с буржуазной идеологией? – вот что сейчас  главное. «Будем смотреть правде прямо в лицо. В политике это всегда самая лучшая и единственно правильная стратегия», - так говорил Ленин!
2. Пусть комитеты комсомола и политклубы станут центрами распространения творческого отношения к комсомольской работе! Каждый член комитета и ПК – убеждённый коммунист! Активность, активность и ещё раз активность – мы должны всё время опережать врага! Практика, при которой педагоги контролируют весь школьный комсомол, а сами ученики только выполняют приказания, - вредная практика!
3. Всю общественную работу поставить по принципу «За энтузиазм!» Если вы приступаете к какому-то мероприятию, вы должны обеспечить активность масс! Работа по принуждению – невозможна в комсомоле!»
4. Неустанно бороться с теми комсомольскими деятелями, которые отрицают творческий подход! Запомнить слова тов. Брежнева: «Сам характер задач, стоящих перед нами, требует все более активной разработки теоретических проблем общественного развития, творческого подхода к явлениям жизни»!
5. Настаивать на глубоком изучении каждым комсомольцем коммунистической теории!
6. Улучшить систему приёма в комсомол! Исходить из ленинского критерия комсомольцев: «Вы должны быть первыми строителями коммунизма среди миллионов строителей!» Принимать всех без разбора – вредная практика!
7. Улучшить пропаганду! Пропаганда должна быть не назойливой, а умной! Избавиться от голой информативности – она бесполезна! Каждый раз стремиться создать определённую  эмоциональную атмосферу! Шире использовать то, что любит молодежь: ансамбли в современном стиле, уличные шествия и т.п.
8. Объявить враждебной идеологии войну на уничтожение!
9. Для координированного улучшения идеологической работы поднять по всей Москве движение «Комсомол – на идеологический фронт!», создать единый центр под руководством авторитетных партийных работников!
10. Для скорейшей победы над сторонниками враждебной идеологии, помимо всего прочего, сформировать спец-отряды по образцу юных друзей милиции и подчинить их идеологическим органам, КГБ и МВД, обязательно позаботиться, чтобы они составляли централизованную систему с твёрдой дисциплиной! Помнить, что цель подобной организации не только уничтожение врага (с этим органы Госбезопасности и Внутренних дел справятся лучше нас), а ещё и воспитание молодёжи в процессе борьбы – самое лучшее воспитание!
11.Пусть же героем всей молодежи, главным её авторитетом станет, наконец, отважный комсомолец – борец за коммунизм!

1. Звездочётов. По прочим персоналиям см. примечания и фото к гл. 5 и 6.
2. Маркиз де Сад, садизм и XX век // Вопросы литературы, 1973, № 6.
3. Математический класс, куда тщательно отбирали, оказался в последний момент  недоукомплектован, с м. гл. 1.
4. Литературно-графически –копировальная работа К. Звездочетова, изготовленная на базе педагогического НИИ, где он служил в 1975 – 76 гг. М.: Антарес, 1975, тир. 7 экз. Прототип будущих изданий группы МУХОМОР.
5. Вообще-то лозунг по сути правильный, единственная претензия: за что обидели собак?
6. Придурок из Перова. См. гл. 2.
7. См. гл. 3.
8. Нападки на медицину в данном случае не очень обоснованы, с ранней диагностикой и сейчас проблемы.