Глава 25.

«So, so you think you can tell
Heaven from hell,
Blue skies from pain
Can you tell a green field
From a cold steel rail…»

Pink Floyd. Wish You Were Here

В феврале Форпост был фактически в наших руках: всё, что там имелось живого, кроме фанатичной четы Соколовых, так или иначе ангажировалось Антаресом. На очередном совете комиссаров мы приняли ответственное решение: провести театрализованный вечер по типу Че Геваровского и посвятить его великим социалистам – утопистам. Казалось бы, не наше это дело, но Гриша Лойферман уже не раз с гневом обрушивался на «строителей коммунизма в отдельно взятом уезде». Понятно было, что вызывает он на диспут не покойного Фурье, а живых коммунаров.
Исполнять роль Фурье вызвался Толя Чернов, готовый отстаивать идеи утопизма хоть против всего Антареса. Большая и важная роль отводилась Косте Звездочётову, но он, если и оправдал надежды, то своеобразным способом, как и Чуня, из-за расп….дяйства которого мы так и не услышали песни о светлом будущем «Волшебный дилижанс» в рок-аранжировке.
Итак, в один прекрасный зимний вечер толпа местных бездельников, заезжих коммунаров во главе с Фуром и наши героические личности заполнили подвал на Доватора. Школьную доску, обозначавшую задник сцены,  украшали лики героев, исполненные Звездочётовым без всякого чувства преклонения. На стенах плакаты такого типа:  чувак протягивает к зрителям фужер, а под ним написано
-«За осуществление ассоциативной системы!»
Первое действие представляло собой дискуссию между тремя утопистами (Сен-Симона играл Костя Карьков (1), Оуэна - Ржевский,  Фурье - Чернов) и Гришей в роли Критика. В конечно итоге оно свелось к поединку Фурье с нашим комиссаром по пропаганде. Противники оказались достойны друг друга. Пассажи Чернова насчет половых отношений в фаланстере породили большой интерес к фурьеризму среди той части аудитории, для которой утописты раньше ассоциировались разве что со словом «утопить».
Потом наш музыкальный комиссар исполнил, как в ресторане: «лично для гостя из Комбрига товарища Фурмана!» - песню «Свечи» (с грехом пополам переписанную у Чуни) и еще «Дом, где солнце встает» (2). С улицы тем временем заносили большущий и грязнющий деревянный ящик. А к нему - Звездочётов с пивной бутылкой в руках и в одежде фасона «дитя помойки». Он и в цивильных обстоятельствах старался следить за своим гардеробом: например, надевал школьный форменный пиджаку, чудом избежавший сожжения в боевую весну 75 года. А в качестве артиста – ну, просто превзошёл герцога Бекингемского в аристократизме. Девочки пытались отодвинуться, обеспечивая ему и его ящику максимально широкое жизненное пространство.
Я же объявил, что теоретические словопрения уже достали всех, поэтому полезнее и приятнее будет посмотреть на коммунистическое общество будущего в натуре. И за этим нам не жалко отправить нашего друга Костю в машине времени (показываю на ящик). Костя поправил жёваную шляпу и стал укладываться в ящик. Я же взял спички и поджёг небольшую самодельную дымовуху, прикреплённую к «машине времени» химиком Сашей Данченко.  Повалил вонючий дым. Кто сидел ближе, н6ачал чихать, кто дальше – ржать. Хуже всего пришлось Звездочётову. В довершение неприятностей Ржевский вырубил свет.
Минуты через полторы в кашляющей, чихающей и ругающейся темноте появилась женская фигура со свечёй. Огонек замерцал над местом упокоения Максимилиана Равашоля (3) и нежный голос Инны вопросил:
- Господи, кого ж это к нам в коммунизм занесло-то?
Тут, наконец, врубили электричество. Перед аудиторией предстали обитатели счастливого завтра. Кроме моей подруги, это была подруга Гриши (и будущая жена) – студентка, между прочим, МИМО, и еще один коммунар из Обнинска, вызвавшийся нам помогать.  С большим трудом они извлекли из ящика полузадохнувшегося Костю.
- Как у вас с этим делом-то?
-спросил он прежде всего, показывая на бутылку. Те принялись всерьез объяснять, почему при коммунизме, хотя и торжествует полная свобода, но народ не пьет так… («как в Антаресе» - могли бы добавить, если бы в зале не было посторонних). Но, видимо, Костя от дыма все-таки немного ..нулся, или его в институте затрахали (как раз собрались выгонять за стенгазету, намекающую на интимно гомосексуальные связи деканата с известными балетными артистами), но факт тот, что, получив исчерпывающие разъяснения, не пьющий ничего, кроме пива, Звездочётов, снова задал тот же вопрос.
Публика решила, что это такой цирк.
Когда он в третий раз переспросил «как насчет бухалова?», я больно пихнул его в бок. Он испугался и добавил:
- Да, и насчет баб…
Сообразив, что сейчас нам могут запросто пришить издевательство над святынями, я уже открыто вмешался в беседу:
- Теперь наш путешественник хотел бы знать, как и где жители вашего общества получают образование…
Но не успела главная специалистка по образованию и воспитанию (Инна, разумеется) произнести и трех слов, как мерзавец из ящика её оборвал и начал рассказывать про свою школу в Перово, где с 7 класса пили и развратничали.
После того, как улёгся хохот, следовало сказать что-то серьёзное, чтобы смикшировать впечатление от  глупой клоунады. Что мы и сделали с Гришей, рассмотрев идею локального социального эксперимента с позиций марксистской науки. Но, как ни странно, Ричарда это обидело даже больше, чем приключения из ящика.
- После запланированного критика Лойфермана (Ричард назвал его официально, по фамилии), - у нас появился ещё и критик под видом ведущего (т.е. ваш покорный слуга), и его выступление особенно провокационное. Всё это напоминает сталинские времена.
Мы обиделись в свою очередь и стали выяснять, что имеется в виду под сталинскими временами. Как читатель должен помнить, для антаресовцев сравнение со Сталиным было так же оскорбительно, как обзывание козлом.
Но дискуссию прервала какая-то мымра, приглашенная Ричардом из МГПИ, она произнесла буквально следующее.
- Товарищи, о чём тут спорить? Надо просто посмотреть последнее партийное постановление по данному вопросу.
Установилось напряженное молчание. А я задал себе грустный вопрос: кто скорее накроется, если Ричард будет и дальше делать ставку на такого рода актив? Мы или сам основатель Форпоста?
С этого вечера там возникла атмосфера холодной войны. Гриша немедленно объявил заседания своего философского семинара открытыми, стал приглашать местных ребят и рассказывал им уже не про Лукреция Кара, а читал историю партии. Это у него неплохо получалось, дискуссии о Ленине, Сталине, Троцком.
Но Соколов его почему-то не трогал. Вместо этого пришёл на дискотеку, когда местная капелла чинно слушала музыку, и заявил, что «согласно постановлению Совета Форпоста, мероприятия, где шумят и мусорят, отменяются». Ржевский, подняв голову от магнитофона, заметил, что никто из нас в таком Совете не участвовал.
- А мы вас и не приглашали, - нагло отвечал Ричард, - Вы тут причем?
- Как так? Ведь от нас половина руководителей объединений.
- Не имеет значения. По уставу, в Совет входят только студенты МГПИ. А от вас в порядке исключения можем допустить Смирнова с совещательным голосом.
Чуня попытался втолковать ему, что без Антареса Форпост лишиться массовой поддержки в районе. Ричард отвечал, что не нуждается в поддержке всякой шпаны, и самого Чуни в том числе. И начал выгонять ребят и девчонок на улицу.
Вопрос  с дискотекой так и остался нерешенным до самого конца.
И тут-то случилось неожиданное: мне позвонила Мариничева.
Я приехал в ее коммуналку на улице Правды (4) с готовым текстом официального выступления: «Уважаемая Ольга Владиславовна! Я представляю себе позицию Антареса перед «Комсомольской правдой» так…»
Однако, едва я открыл рот, как она мне его закрыла тремя предложениями: во-первых, хочешь чаю? Во-вторых, можешь называть меня просто по имени, как все наши ребята; в-третьих, говори, пожалуйста, не о социуме, а о себе. Лично тебе чего нужно?
От этого я смутился, не готовился к такому, не понимал, как себя вести.
Что я знал про эту женщину? Увидел первый раз по телевизору, потом на сборе в Калининграде. Знал, что в журналистику она, тогда еще девочка из Запорожья, попала не без участия моей мазэр, хотя (на мой взгляд сейчас (5), они были далеки как галактики. К 78 г. собрала коллекцию мужей (официальных). Расставаясь, сохраняла с ними прекрасные отношения и могла впоследствии обращаться к их помощи. Но это я уже забегаю вперёд.
Фото на фоне березки: глаза, губы и всё остальное, взгляд профессиональной победительницы, но дело не в том. Ещё в книжке Соловейчика, которую я так старательно изучал, «Воспитание творчеством», подчеркивалась особая атмосфера в коммунах. В элитарном интеллектуальном Комбриге этот феномен был выражен, наверное, сильнее, чем где-нибудь ещё.  
Они называли это «включением» или «врубанием в личность». Или еще так: «интенсивные формы общения». Это и обжигало, и притягивало, как притягивает морфа того, кто разок попробовал.
Попробую объяснить. 99 % того, что мы говорим друг другу – необязательные, отвлечённо-отчуждённые, формальные тексты. «Включение» напоминает вхождение актера в образ, только это не персонаж из пьесы, а твой живой собеседник. Каждое слово должно быть четко направлено на его личность. По идее – на благо этой личности.
«Мы говорим о тебе. Лично тебе чего нужно?»
В идеале эта модель – утопия психоанализа. Наверное, должна была растворить комбриговские индивидуальности в некоей единой душе.
Что ж, некоторые наиболее талантливые освоили методику интенсивного общения на уровне лучших психологов и психиатров. Но выяснилось, что это искусство не только приносит удовлетворение и чувство «теплоты», но и требует колоссальной затраты сил. Именно поэтому оно предназначалось только для избранных, а Комбриг закономерно оказался замкнутым союзом.
Когда я за год до того впервые попал через Фура к Хилтунену, я как личность никого не интересовал, поэтому принят был чисто функционально, и никакого особого отношения не заметил. Оно становилось обязательным между своими. Но кто свой? На сборе, например, своими считаются все участники. Поэтому сбор – настоящий праздник. Но он, как всякий праздник, недолговечен. И если простой мальчик или простая девочка после сбора будут претендовать на сборовские отношения с Хилом или Олей, их просто пошлют на фиг. На всех эмпатии не хватит. А чтобы человек стал своим надолго, кто-то должен ввести его в узкий круг. Как друга-подругу, любовника- любовницу, настоящих или перспективных. Тогда за новичком будет закреплен временный пропуск. И если он, в дополнение к интеллигентности, способностям и обаянию, еще и полезен как работник, его на общем собрании принимают надолго и полноправно. Хотя решение – скорее всего, за рациональными умами основателей Комбрига.
Внутри круга отказ от принятых форм интенсивного общения – наверное, самая тяжкая обида (и непростительное преступление). Но представьте себе: в 2 часа ночи звонит, например, Саша и говорит, что Наташа его презирает. Смех смехом, но надо встать, одеться и пилить на тачке к чёрту на рога, объяснять там Саше, что он не так уж плох, да и Наташа – чудо, что за существо, да так, чтобы он поверил и успокоился. Если же ты скажешь: «Старик, у меня завтра экзамен по сопромату», осудят тебя не только Саша и Наташа, но общее собрание в 20 рыл, виноват, одухотворённых личностей.
Можно сказать и так, что это отношения между влюблёнными, распространившиеся на большую компанию. И это по-своему прекрасно. Я всей душой верю, что при коммунизме именно таковы будут отношения между людьми. Но представьте, как доставалось той же Оле. Она была сильнее и опытнее, она этот мир сама сконструировала, и к ней за поддержкой обращались все, кому не лень. Может, это и не очень морально, но в том, что она некоторые проблемы стала решать легкомысленно, тоже просматривался здравый смысл. «Нельзя отделять эту сферу от остальной жизни, - учила она вполне по-коммунистически, - Мы придумали для определенных частей тела слова, которые пишут на заборах, между тем, они так же прекрасны, как любые другие».
В Комбриге женщины были красивые. Не просто по экстерьеру, а по тому самому качеству, которое я здесь пытаюсь объяснить. Забавно, но мне они поначалу казались хорошими про.. ядушками – только лишь потому, что умели общаться с лицами противоположного пола, а я в парадняке и училище усвоил, что это дается только сексуальной практикой. Нет, не только.
Оля жила с двумя соседями, старичком пенсионером и философом средних лет, больше тяготевшим к раблезианскому идеалу гуманитария. И с мужем – Сергеем Шапошником, ему было года 23, он был неплохой чувак и член Комбрига, но эстет и трезвенник, и дома бывал не часто.
Мы с Олей стали хорошими друзьями с того вечера за чаем в ее полупустой комнате: минимум мебели и максимум символических украшений на стенах.
- Ты заинтересовал меня ещё в Калининграде, - сказала она, - Кожаный пиджак, что-то чужое, но я чувствовала, что есть и другой ты. Хочешь знать, что получилось с вашим письмом о клубе в прошлом году? Если бы оно пришло сейчас, я бы тебе помогла. А тогда просто передали в райком.
В ответ я попытался объяснить, прочему я такой, какой есть, и сам удивился своей внезапной ребяческой откровенности.
В другой раз мы долго гуляли по зимней Москве: от Пушки до Арбата по закоулкам, которые она, не москвичка, знала в 10 раз лучше, чем я. У меня даже руки мёрзли меньше, чем обычно (вечная моя беда на морозе, какой-то подсад с капиллярами).  По дороге попался дом одного из ее многочисленных мужей. Она весело рассказывала, как скипала оттуда, захватив на память только кошку. А у Калинки попали в такой чудной двор, будто бы гибрид Питера с Одессой. Потом курили на Арбате в парадном и ждали Фура. Он очень старался не показать своего удивления, увидев мою физиономию.
Я оказался внутри Комбрига как «человек Оли». Мы поехали на метро к Ирине Григорьевне Лавровой, бывшей сотруднице «Комсомолки», потом ТВ, а вскоре – основательнице передачи «Спор – клуб» (6). Но еще интереснее был её квартирный клуб на Калужской для местных ребят, которых она учила чистой коммунарской идее. А «обще6ственность» писала на нее телеги, спасали только высокие покровители. У Ир. Гр.  была дочка – десятиклассница Наташа. «Смотри, не влюбись в неё», - предупредила Оля по дороге. А еще в той же квартире жила звезда КСП Маня, как мне объяснили, бывшая подруга Российского, диссидента и анархиста.
Скажу сразу, раз уж коснулся этой темы. Когда Российский был ещё не «в законе», он руководил своим официальным клубом, который находился с Комбригом не то, чтобы в дружеских, но в переплетающихся отношениях, кто-то перешел к Хилу и Мариничевой, например, самый пролетарский человек в коммунарской компании по кличке «папа Карло» (7), а Маня, наоборот, покинула Комбриг. В архивах ГБ должен лежать номер «Шпигеля»: Российский, Маня с гитарой и Наташа на фоне лагеря КСП и подпись: «советские люди в лесу обсуждают конституцию» (8). А потом возник мотив из песни «город познакомил, детка, нас с тобой…», после демонстрации «ароматовской» (из кафе «Аромат» (9) хипни под девизом «не марксизм, а хиппизм» с Маней поговорили ласково, убедили устроиться на работу, а главный революционер стал для нее просто «идиотом» с намеком на то, что он еще и стукач. Но в Комбриг она так и не вернулась. А петь продолжала совершенно атасно.
Странные перепутья для педагогического отряда при центральной газете. Но я об этом не думал, я пил с красивыми девушками кофе по-адвокатски.

1. Одноклассник мемуариста и прочей веселой компании.

2. Вроде бы, народная, у нас приобрела широкую популярность в исполнении THE ANIMALS https://music.yandex.ru/album/2226074/track/19756957?from=serp «Дом Восходящего Солнца» - то ли публичный дом или кабак, то ли тюрьма. Применительно к теме вечера – юмор своеобразный, но такого смысла никто не вкладывал, «восходящее солнце»

понимали буквально.

3. Один из рев. псевдонимов К.В. Звездочётова

4. Обращаю внимание на примету времени. В коммуналке мог жить человек, занимающий серьезное общественное положение (орган ЦК ВЛКСМ – не просто средство информации в нынешнем понимании).

5. «Сейчас» - в первой половине 80-х

6. 1978: «11 декабря в 16.10 на ТВ состоялась премьера новой передачи — «Спор-клуб». Подготовленная в Молодежной редакции, эта передача стала настоящим прорывом в отечественном ТВ: до этого столь острых дискуссионных передач на нем еще не было. А здесь в студии собирались молодые люди в возрасте от 14 до 18 лет и вели острые споры на всякие злободневные темы» (Федор Раззаков - Жизнь замечательных времен. 1975-1979) http://litfile.net/pages/408532/451000-452000?page=285

7. Андрей Савельев. Мариничева О. «Ремонт должен идти всегда» - считает папа Карло по имени Андрей Савельев. //Учительская газета от 13 июля 2004 года http://www.ug.ru/archive/4701 См. также: http://www.igpi.ru/bibl/other_articl/1220197382.html

8. Имеется в виду Конституция 1977 г. Мемуарист журнала, естественно, не видел, и историю взаимоотношений Комбрига с Российским воспроизводит с чужих слов, превращаясь отчасти в сплетника. То же касается и демонстрации «Не марксизм, а хиппизм», документальных концов от которой отыскать не удалось, если кто подскажет, будем благодарны.

9. https://www.hippy.ru/aromat.htm